Форум "В Керчи"

вот-вот... только у моей фон обложки не оранжевый, а желтый.

О скале явления святого Георгия

Недалеко от мыса Фиолент высится в море небольшая скала. Ничем как будто не примечательна эта скала, но вот о чем рассказывает легенда.

Команда небольшого торгового судна таврических греков во время плавания по Черному морю вблизи обрывистых берегов мыса Фиолент была застигнута небывалой для этих мест бурей. Страшный шторм обрушился на маленькое суденышко мужественных греков. Свирепый шквалистый ветер порвал в клочья все паруса, поломал стройные мачты и сорвал надежный руль. Темные и тяжелые тучи спустились низко над бушующими волнами, закрыв весь горизонт. Гигантские разъяренные волны в неукротимой ярости обрушились на палубу и стали нести корабль на высокий невидимый скалистый берег.

Видя неизбежную гибель, команда судна бросилась на колени с верою и молитвою. Они подняли руки к небу и стали горячо молиться, обращаясь к Святому Великомученику Георгию Победоносцу: “О Святой Георгий, наш покровитель, помоги нам, спаси нас от неминуемой гибели”. Услышав сердечные вопли погибающих, Святой Георгий явился перед молящимися, весь в сиянии, из кромешной темноты на небольшой скале в море у берега. Он, воздев руки к небесам, обратился к самому Богу, и его призыв был услышан — буря тотчас же стихла. Избавленные от верной гибели, греки взобрались на эту скалу и там обрели икону Великомученика Святого Георгия. Они увидели невдалеке высокий скалистый берег и перебрались на него со скалы, взяв с собой икону.

В благодарность за свое счастливое спасение они основали в ближайшей пещере на берегу напротив скалы, где явился Святой Георгий, пещерный храм и установили там приобретенную икону. Наиболее набожные греки поселились здесь же навсегда, образовав братию. Устроившись жить, они не забывали о своем верном спасителе, каждодневно молились Святому Георгию и неустанно трудились, возводя жилые постройки, хозяйственные помещения и ведя образцовое хозяйство.

О происхождении Бахчисарая

Однажды сын хана Менгли-Гирея поехал на охоту. Он спустился из крепости в долину. Сразу же за крепостными стенами начинались дремучие леса, полные дичи. Для охоты выдался удачный день, гончими и борзыми затравили много лисиц, зайцев и даже трех диких козлов.

Захотелось ханскому сыну побыть одному. Отправил он слуг с добычей в крепость, сам забрался в чащу, спрыгнул с коня и присел на пне у речки Чурук-су. Верхушки деревьев, позолоченные заходящим солнцем, отражались в струях воды. Только шум реки, бежавшей по камням, нарушал тишину.

Вдруг послышался шорох на том берегу Чурук-су. Из прибрежного кустарника быстро выползла змея. Ее преследовала другая. Завязалась смертельная схватка. Обвив одна другую, змеи острыми зубами рвали друг у друга куски тела. Долго длилась схватка. Одна змея, вся искусанная, обессиленная, перестала сопротивляться и безжизненно опустила голову. А из чащи по густой траве спешила к месту боя третья змея. Она накинулась на победительницу — и началось новое кровавое побоище. Кольца змеиных тел мелькали в траве, освещаемые солнцем, невозможно было уследить, где одна змея, где другая. В азарте борьбы змеи отползли от берега и скрылись за стеной кустарника. Оттуда доносились злобное шипение и треск веток.

Сын хана не спускал глаз с побежденной змеи. Он думал о своем отце, о своем роде. Они сейчас подобны этой полумертвой змее. Вот такие же искусанные убежали в крепость, сидят в ней, дрожа за жизнь. Где-то идет битва, а кто кого в ней одолеет: золотоордынцы — турок или турки — золотоордынцев? А ему и отцу его, Менгли-Гирею, уже не подняться, как этой змее…

Прошло некоторое время. Молодой хан заметил, что змея стала шевелиться, силится поднять голову. С трудом ей это удалось. Медленно поползла она к воде. Напрягши остаток сил, приблизилась к реке и погрузилась в нее. Извиваясь все быстрее и быстрее, полуживая змея приобретала гибкость в движениях. Когда она выползла на берег, на ней даже следов от ран не осталось. Затем змея снова окунулась в воду, быстро переплыла реку и невдалеке от изумленного человека скрылась в кустах.

Возликовал сын Менгли-Гирея. Это счастливый знак! Им суждено подняться! Они еще оживут, как эта змея…

Он вскочил на коня и помчался в крепость. Рассказал отцу, что видел у реки. Они стали ждать известий с поля битвы. И пришла долгожданная весть: Оттоманская Порта одолела ордынского хана Ахмеда, который когда-то истребил всех воинов Гирея, а его самого загнал в крепость на крутой скале.

На том месте, где схватились в смертельной битве две змеи, старый хан велел построить дворец. Около дворца поселились его приближенные. Так возник Бахчисарай. Двух перевившихся в схватке змей хан велел высечь на дворцовом гербе. Надо было бы трех: двух в борьбе, а третью — полумертвую. Но третью не стали высекать: мудрым был хан Менгли-Гирей.

Фонтан слез Бахчисарайского дворца

Свиреп и грозен был хан Крым-Гирей. Никого он не щадил и никого не жалел. Сильный был хан, но сила его уступала жестокости. К трону пришел кровожадный Крым-Гирей через горы трупов. Он приказал вырезать всех мальчиков своего рода, даже самых маленьких, кто был ростом не выше колесной чеки, чтобы никто не помышлял о власти, пока он, хан, жив.

Когда набеги совершал Крым-Гирей, земля горела, пепел оставался. Никакие жалобы и слезы не трогали его сердце, он упивался кровью своих жертв. Трепетали люди, страх бежал впереди имени его.

— Ну и пусть бежит, — говорил хан, — это хорошо, если боятся…

Власть и слава заменяли ему все — и любовь, и ласку, и даже деньги не любил он так, как славу и власть. –

Какой ни есть человек, а без сердца не бывает. Пусть оно каменное, пусть железное. Постучишь в камень — камень отзовется. Постучишь в железо — железо прозвенит. А в народе говорили — у Крым-Гирея нет сердца. Вместо сердца у него — комок шерсти. Постучишь в комок шерсти — какой ответ получишь? Разве услышит такое сердце? Оно молчит, не отзывается.

Но приходит закат человека, постарел некогда могучий хан. Ослабело сердце хана, и вошла в него любовь. И поросшее шерстью сердце стало совсем человеческое. Голое. Простое.

Однажды в гарем к старому хану привезли невольницу, маленькую худенькую девочку. Деляре ее звали. Привез ее главный евнух, показал Крым-Гирею, даже зачмокал от восхищения, расхваливая невольницу.

Деляре не согрела лаской и любовью старого хана, а все равно полюбил ее Крым-Гирей. И впервые за долгую жизнь свою он почувствовал, что сердце болеть может, страдать может, радоваться может, что сердце — живое.

Недолго прожила Деляре. Зачахла в неволе, как нежный цветок, лишенный солнца.

На закате дней своих любить мужчине очень трудно. Oт этой любви сердцу всегда больно. А когда любимая уходит из жизни, сердце плачет кровью. Понял хан, как трудно бывает человеческому сердцу. Трудно стало великому хану, как простому человеку.

Вызвал Крым-Гирей мастера иранца Омера и сказал ему:

— Сделай так, чтобы камень через века пронес мое горе, чтобы камень заплакал, как плачет мужское сердце.

Спросил его мастер:

— Хороша была девушка?

— Мало что знаешь ты об этой женщине, — ответил-хан. — Она была молода. Она была прекрасна, как солнце, изящна, как лань, кротка, как голубь, добра, как мать, нежна, как утро, ласкова, как дитя. Что скажешь плохого о ней? Ничего не скажешь, а смерть унесла ее…

Долго слушал Омер и думал: как из камня сделаешь слезу человеческую?

— Из камня что выдавишь? — сказал он хану. — Молчит камень. Но если твое сердце заплакало, заплачет и камень. Если есть душа в тебе, должна быть душа и в камне. Ты хочешь слезу свою на камень перенести? Хорошо, я сделаю. Камень заплачет. Он расскажет и о моем горе. О горе мастера Омера. Люди узнают, какими бывают мужские слезы. Я скажу тебе правду. Ты отнял у меня все, чем душа была жива. Землю родную, семью, имя, честь. Моих слез никто не видел. Я плакал кровью сердца. Теперь эти слезы увидят. Каменные слезы увидят. Это будут жгучие слезы мужские. О твоей любви и моей жизни.

На мраморной плите вырезал Омер лепесток цветка, один, другой… А в середине цветка высек глаз человеческий, из него должна была упасть на грудь камня тяжелая мужская слеза, чтобы жечь ее день и ночь, не переставая, годы, века. Чтобы слеза набегала в человеческом глазу и медленно-медленно катилась, как по щекам и груди, из чашечки в чашечку.

И еще вырезал Омер улитку — символ сомнения. Знал он, что сомнение гложет душу хана: зачем нужна была ему вся его жизнь — веселье и грусть, любовь и ненависть, зло и добро, все человеческие чувства?

Стоит до сих пор фонтан и плачет, плачет день и ночь…

Так пронес Омер через века любовь и горе: жизнь и смерть юной Деляре, свои страдания и слезы.

Источник

Гора двух удодов - Опук

В той местности, где сейчас высится гора Опук, было в древности большое богатое селение. Жили в нём кроткие, скромные и трудолюбивые люди, которые считали за тяжкое преступление угнетать кого-либо, не знали, что такое насилие.

Однажды недалеко от селения потонул во время бури какой-то корабль. Из всех находившихся на корабле спаслись только две женщины. Их подобрали добросердечные поселяне и приютили у себя.

Жители селения немедленно принялись за работу и в несколько дней выстроили женщинам дом, поставили в нём все, что полагается, подарили каждой по овце, стали заботиться о чужестранках, как о родных дочерях. Старшую звали именем, которое произносилось, как звук О, младшую — Пука. А так как они были неразлучны и всюду появлялись вместе, то их называли не иначе, как О-Пука.

Женщинам всё в селении казалось странным и удивительным. Попали они сюда из страны, где жители были жадны и завистливы, где каждый старался захватить себе побольше всяких ценностей — земли, скота, построек, где одолевали друг друга силой. Женщины знали только такую жизнь.

Прожив несколько месяцев тихо и скромно, они стали тяготиться таким необычайным для них порядком и начали мечтать о господстве над теми, кто их приютил. Это желание с каждым днём все сильнее и сильнее овладевало ими. И женщины мало-помалу начали приводить его в исполнение.

Действовали они осторожно и коварно. Они начали с того, что стали вмешиваться в семейную жизнь поселян, затем попробовали влиять на ведение общественных дел. В конце концов, они возбудили у некоторых жителей общины дотоле неведомые чувства — алчность, честолюбие. Приблизив к себе таких людей, женщины образовали из них свою свиту. Эта свита держала в страхе население. Все это напоминало чужеземным женщинам порядки их далекой страны.

Все стали замечать, как меркла, тускнела день ото дня красота чужестранок. И они заметили это. Тогда женщины принялись наряжаться в немыслимо пёстрые платья, которые называли мантиями, натирать себя благовонными мазями, румяниться, на головы надели особенные уборы, гордо именуя их коронами. Царицы, говорили они, должны быть нарядными.

Простосердечные поселяне молча сносили тяготы новой власти. Но О и Пуке казалось мало достигнутого, Они приказали изготовить и выставить на площади свои каменные изображения и требовали поклонения им, как богам. Слуги цариц согнали поселян, и те построили вблизи изваяний высокие кресла — троны. По утрам царицы усаживались на троны, а согнанный на площадь народ опускался перед ними на колени. Вид поверженных людей наполнял радостью сердца чужеземок. А в дни новолуния у каменных истуканов закалывали жертву — какое-либо животное.

Кротким жителям ничего не оставалось делать, как уходить из родных мест и искать прибежища у соседних народов. Пустел посёлок, становилась бесплодной земля, разрушались жилища.

Шел с востока в сторону посёлка странствующий мудрец. Всю жизнь посвятил он изучению жизни, помогал людям разумным словом. Горела в его сердце большая любовь к человеческому роду, и думал он только о том, чтобы сделать людей счастливыми.

Чем ближе подходил мудрый старец к посёлку скромных и кротких тружеников, тем больше узнавал об их ужасной судьбе. Ускорил шаг старый человек, догадывался, что нужно там его слово.

И вот он в посёлке. Со всех сторон идут к нему люди с жалобами.

— Когда от вас снова потребуют жертвоприношения? — спросил старец.
— Когда подойдет новолуние, — ответили ему.
— Я в тот день явлюсь к вам, и вы будете избавлены навсегда от злых существ.

День новолуния совпадал с годовщиной захвата власти чужеземками. Согнали всех взрослых и детей на площадь. Явились перед ними в нелепых пёстрых нарядах царицы. И вдруг, не ведая, что творится в душах собравшихся, О и Пука перед жертвоприношением сказали:

— Кто пожертвует собой для прославления нашего имени и великих дел?

При этих словах все оцепенели от ужаса. Молчали, опустив головы.

— В таком случае пусть решит жребий, кто достоин стать жертвой, — сказала старшая и велела молодым людям отойти от пожилых. — И вместо одной жертвы восславят нас две…

В эту минуту появился в толпе мудрый старец. Смело подошел он к тронам, снял с плеч котомку и громко сказал:

— Ничтожные существа! Эти люди дали вам приют и пищу. A вы, заражённые ненасытным властолюбием, поработили их. Вы заставили поклоняться своим изображениям, обездолили жизнь этих покорных людей, а теперь требуете их крови! Неблагодарные! Вы вообразили, что терпению этих тружеников не будет конца и что не найдется никого — кто сумел бы наказать вас. Ошибаетесь! — голос старика загремел.
— Это что за комар жужжит у наших ног? — крикнула, вскочив, младшая.
— А вот узнаешь! — повысил голос старик и обратился к поселянам. — Какому наказанию подвергнуть дерзких?
— Делай с ними, что хочешь, только избавь нас от этих хищных птиц! — закричал народ.
— Эй, воины! — позвала старшая, — Хватайте подлого старика!
— Не трогайтесь с места! — голос старца разнесся во круг громовыми раскатами. Подняв руки к потемневшему небу, старец произнёс: — Проклинаю вас, ничтожные твари, и да превратитесь вы в птиц, на которых вы похожи. А троны ваши да превратятся в скалу!

В этих словах будто соединились вся ненависть и презрение жителей поселка к наглым честолюбицам. Была в словах такая сила, что не успел старец замолкнуть, как заколыхалась земля и пред расступившимся народом поднялась из нее скала, на вершине которой сидели две птицы. У них были перья пёстрые, словно одежды исчезнувших женщин, а на головах поднимались гребни наподобие царских корон. Прижавшись друг к другу, птицы неистово кричали: — О-пук! О-пук!

Так кричат удоды, и печален их крик, как печальна судьба низвергнутых цариц, ожесточивших народ.

С той поры и называется эта скала горой Опук. Но ней постоянно живут два удода, две самки; живут они сотни лет, но не могут дать племени от себя, потому что потомству от существ, которыми они были когда-то, не должно быть места на земле.

А вскоре недалеко от берега, на том месте, где когда-то потонуло судно, поднялись со дна моря два больших камня, очертаниями похожие на корабли.

Эти камни-корабли напоминают жителям посёлка об опасности, какой грозит заморская страна. Пусть не забывают, что оттуда попасть могут к ним нелюди и принести злое горе.

Легенда о Черной горе — Карадаге

Из тесного ущелья донеслась звонкая песня, девичий голос прорезал воздух и смолк, но тут песню подхватило множество голосов, и она зазвучала в Отузской долине. Девушки спешат домой с виноградников, быстрые сумерки торопят их. С опаской смотрят девушки на Черную гору, которая заслоняет небо, нависая над долиной. Все знают, что в горной пещере живет людоед, страшное одноглазое чудовище. День для людоеда — время отдыха и сна. Но даже то, как он храпит во сне, наводит ужас на живущих рядом с горой людей. Словно раскаты грома доносятся из-под земли, а если огромный людоед повернется, то гора трясется от вершины до подножия. Стоит выдохнуть великану — клубы пара вырываются из круглой дыры на самой макушке горы.

Поздно вечером, когда становится темно, проснувшийся великан выбирается из логова. Его единственный глаз мечет молнии, а от оглушительного рева эхо катится по горам всего Крыма, пока не достигнет Ай-Петри.

Ужас охватывал людей, они прятались, где могли. Женщины, дети, старики — все искали убежища. А мужчины, защищая семьи, отводили к логову людоеда овец или быка. До утра чудовище успокаивалось.

Так было весь год, кроме осени. Тогда людоеду нужна была иная жертва. Он беспрестанно ревел ночами, в селениях гасли очаги и дрожали стены. Иногда великан хватал большую каменную глыбу и бросал в долину. Камень катился по склону, разрушая дома, разоряя виноградники, уничтожая все на своем пути.

Когда страх окончательно завладевал сердцами людей, они выбирали в селении одну из невест, вели на Карадаг, связывали и уходили, оставив девушку на скале. Так продолжалось долгие годы, страдали люди в Отузской долине, гибли девушки, плакали безутешные родственники. Люди сетовали на тяжелую судьбу, но терпели все проделки людоеда, потому что не знали, как бороться с ним.

Но однажды юноша, смелый, как горный орел, и сильный, как барс, сказал:

— Мы должны убить великана!
— Убить надо, но как? — задали вопрос односельчане.
— Надо взять оружие, подняться на Черную гору, укрыться недалеко от входа в пещеру и дождаться, пока чудовище проснется. И едва он высунет голову, засыпать его стрелами.

Мужчины только посмеялись:

— Вот что значит молодость! Мы перед этим великаном, точно мыши перед горой, что ему эти стрелы? Разве что нос оцарапают. Один взмах руки — и мы слетим с вершины. Погибнем и мы, и семьи!
— Что же, если вам так страшно, оставайтесь. Я сам пойду на гору и убью его! — воскликнул юноша.
— Ты только смешишь нас своим хвастовством, — ответили мужчины.
— Клянусь, великану не жить, — не сдавался юноша. Ему оставалось только дождаться месяца свадеб.

Как только пришло это время, юноша пошел на Карадаг.

Солнце уже село, долину окутали сумерки. На небе взошла луна. Было видно, как загораются в селении огоньки, а голоса людей постепенно затихают.

«Как у нас красиво, — размышлял юноша, наблюдая за селением. — Как хочется жить! Но я лучше погибну, чем позволю чудовищу требовать всё новые жертвы. Завтра он захочет погубить еще одну девушку, и вдруг выберут мою любимую Эльбис?»

Погрузившись в воспоминания о любимой, юноша смотрел на море и, сидя на камне, пел старую песню:

Любовь — это птичка весны,
Пришла ей пора прилететь.
Спросил я старуху-гречанку:
«Как птичку любви мне поймать?»
Гречанка ответила так:
«Глазами ты птичку лови.
Она на уста упадет
И в сердце проникнет твое…»

— Ха-ха-ха-ха! — прозвучало над головой храбреца. Грубый смех долетел даже до чабанов Перекопа. — Хорошо поешь, мне даже нравится!

Подняв голову, юноша увидел у вершины горы сверкающий, как звезда, глаз великана.

— Здравствуй, сосед. Рад видеть тебя, — произнес юноша.
— Повтори твою песню! — прорычал великан. — Настроение у меня хорошее, пусть и ко мне птичка любви прилетит.

— Так ты хочешь посмотреть на птичку любви?! — воскликнул юноша. — Это вполне возможно, но подожди до завтра! Завтра я приду сюда с той, что посылает любовь. Следующим вечером юноша поднялся на гору не один, а со своей ненаглядной невестой Эльбис. Девушка очень испугалась, завидев на вершине горы огромный силуэт великана, хорошо заметный на фоне неба. Но видя, что ее любимый ничего не боится, девушка шагнула вперед, потом еще и еще. Она поднялась на ту самую скалу, где обычно оставляли девушек в жертву великану, и бесстрашно сказала:

— Великан, смотри, я здесь! И со мной птичка любви. Посмотри, хороша ли я? Если я тебе понравилась, то раскрывай глаза получше и смотри внимательнее, я отпущу птичку любви.

Эльбис была ослепительно красива, и великан так широко, как только смог, раскрыл свой единственный глаз. Эльбис была под стать возлюбленному, она схватила лук, туго натянула тетиву и выпустила в глаз великана отравленную стрелу. Великан взвыл от ужасной боли. Он хотел раздавить храбрецов, но не мог их увидеть. Он споткнулся о большой камень и упал в глубину свой норы.

Может быть, падая, людоед сломал ноги и руки, а может быть, нора обрушилась. Великан оказался заперт внутри горы, он рвался наружу, желая наказать людей, и ревел от боли и бешенства. Стараясь разрушить Черную гору, он тряс ее, а гора шевелилась, словно живая. Каменные глыбы, даже большие утесы отрывались от горы и падали в морские волны. Великан так гневно дышал, что гора трескалась, и расплавленная земля вытекала из трещин наружу.

Всю ночь Карадаг гудел, а из вершины его вырывались языки пламени, тучи пепла и облака дыма. Туч было так много, что они совсем закрыли небо, громыхал гром, полыхали молнии. Весь Крым трясло, на море вставали волны размером с гору, они налетали на берег, словно желая поглотить его.

С рассветом пошел дождь, и в Отузской долине воцарилась тишина. Люди выбрались из укрытий и взглянули на логово людоеда. Черной горы больше не было. Она разрушилась до подножия, став могилой великана. На месте горы высились утесы, причудливые скалы, зубчатые хребты, камни, похожие очертаниями на зверей. Море перестало яростно кидаться на сушу, оно ластилось к отвесным скалам, заполняло новые многочисленные бухточки и ласково бормотало. Люди подошли к берегу. Они подбирали цветные камешки и дивились красоте мертвого царства злого великана.

Источник

маленький кусочек передачи. немного о Крыме, Керчи. Совсем чуть-чуть.

вчера в 18:47
Крымская легенда о Кара-Дагских циклопах.
---------------------------------------------------------------------------
Эта легенда родилась в устных преданьях одного из древнейших народов, населявших Крым.
Не скажу, какого, чтобы не обидеть другие народы.
В адаптированном переводе (возрастной ценз 1,5+) она звучит так:

Когда-то, очень давно, циклопы - человекоподобные существа с одним глазом и нечеловечески огромного роста, были широко распространены на диких островах средиземноморья и в глухих прибрежных крымских горах. Основная их колония существовала в т.н. Мертвом Городе Кара-Дага. Свидетельства тому - каменное изваяние семейной циклопической пары, находящееся за скалой Маяк, которой циклопы пользовались, когда требовалось почесать спину. Шайтан-Бармак, он же - Сфинкс, ни что иное, как символ циклопического плодородия, которому те истово поклонялись, судя по незарастающей с тех давних пор тропе. Мужчины молились, женщины вздыхали. Истовое поклонение способствовало деторождению циклопят. Их надо было где-то содержать и воспитывать. Первые ясли были разбиты на большой площадке над т.н. Чертовым Камином, в котором для циклопической мелкоты варили утренний кисель и манную кашу. Комки каши, окаменевшие, до сих пор видны в бывшем отверстии Камина. Сейчас Камин в негодности и каши в нем не сваришь.
Циклопы Кара-Дага были, в целом, миролюбивы. Спокойно уживались с соседями таврами. Тавры подкармливали одноглазых племенными быками, а те, в свою очередь, подкидывали таврам каменные плиты для обустройства их могильников.
Циклопические же детишки росли и мужали в циклопических яслях, резвяся и играя циклопическими игрушками – Пирамидкой, Пряничным Конем и прочими каменными развлекашками.
И все было в полной гармонии с природой, насколько позволял один глаз, и все было хорошо, пока на горизонте не замаячили паруса Одиссея. О нем уже шла дурная слава после бытового конфликта с Полифемом. Что уж там произошло между циклопами Кара-Дага и вздорным греком, достоверно не известно, но последний коих покрошил, коих для зоопарков пленил. Заодно и тавров в Южные горы загнал.
Недовозмужавшие циклопические дети разбежались кто-куда. Сказывают, некоторые до Атлантиды добрались, но и той уже недолго оставалось…
И остались после циклопов Шайтан-Бармак, целительная сила коего где-то зарыта; единственное достоверное каменное изображение их в Мертвом Городе; Камин с остатками каши да игрушки на бывшей ясельной площадке, которые, кажется, играют сами с собой.
И невдомек нам, седлающим подчас Пряничного Коня для фотографии, сделанной против солнца, что был он когда-то чьей-то любимой игрушкой…

Копьё Ахилла

Мировая история полна рассказов о священном вооружении, почитавшемся за свою силу, а главное - за сакральные свойства. В античном мире подобной известностью пользовалось копье Ахилла, которым греческий герой сражался под стенами Трои, поражая многочисленных врагов...

Пожалуй, первым в списке знаменитого оружия можно поставить копье Финееса, более известное как копье Лонгина. Согласно легенде, этим копьем римский сотник Гай Кассий Лонгин пронзил бок распятого Христа. Копье Судьбы (еще одно его название) сегодня хранится в сокровищнице венского музея Хофбург и открыто для взглядов любого посетителя, интересующегося историей. Вокруг копья Судьбы сложилось несколько легенд - в частности, считалось, что армия, командующий которой владеет этим копьем, будет непобедимой.

Ясень пелионский
Что касается копья Ахилла, то это оружие, даже если судить по внешнему виду, тоже было весьма внушительным. В «Илиаде» дается следующее описание этого оружия:

«...Тяжел был
Крепкий, огромный сей ясень;
его никто из ахеян
Двигать не мог, и один
Ахиллес легко потрясал им,
Ясенем сим пелионским,
который отцу его Хирон
Ссек с высоты Пелиона,
на гибель враждебным героям».

В тексте поэмы Гомер неоднократно указывает на то, что копье имело внушительные размеры и солидный вес. Наделяя оружие эпитетами «медножальное» и «прямолетящее», поэт несколько раз упоминает, что Ахилл мог одинаково споро разить копьем врагов издалека - то есть метая его, и в ближнем бою (как было, например, во время поединка с Гектором, когда Ахилл убил троянского царевича ударом копья в шею). Достаточно подробно описывает Гомер и историю появления копья: во время брачного пира отца Ахилла, Пелея, и нимфы Фетиды приглашенный в качестве почетного гостя кентавр Хирон изготовил и подарил копье молодому Пелею. Отправляясь под Трою, Ахилл взял реликвию с собой.

Согласно эпической поэме «Эфиопида» (VIII век до нашей эры), после гибели великого героя от стрелы Париса за оружие Ахилла боролись его соратники Одиссей и Аякс. Победил хитроумный Одиссей, который завладел доспехами, копьем, щитом и мечом Ахилла. Затем он передал их юному Неоптолему - сыну Ахилла и Деидамии, дочери Ликомеда.

После взятия Трои (в котором участвовал наряду с остальными греками и Неоптолем) ахейцы отплыли на родину, однако копье по непонятным причинам осталось на территории Малой Азии (или впоследствии было перевезено туда снова). Долгое время оно находилось в храме Афины в античном городе Фаселис, руины которого сохранились недалеко от турецкой Антальи.

Вероятно, копье Ахилла достигало двухметровой длины (или чуть превышало ее) и действительно использовалось как для ближнего боя, так и в качестве метательного оружия. Наконечник копья, равно как и задняя часть - так называемый «подток» - были сделаны из меди (война троянцев с греками велась в то время, когда железо еще не получило широкого распространения, и оружие изготавливали из бронзы или меди). Скорее всего, большой вес копья был обусловлен выдающейся физической силой Ахилла, позволявшей ахейскому вождю быть уверенным, что больше никто не сможет воспользоваться его оружием, и достигался необычной толщиной древка. Действительно, вес копья не раз спасал жизнь греческому герою. Так, в одном из очередных эпизодов битвы Ахилл бросает копье в троянца Астеропея, и оружие, минуя цель, наполовину уходит в землю (очевидно, воткнувшись в склон небольшого холма). Все попытки троянца вырвать копье из земли и воспользоваться им оказываются тщетными. Тогда как Ахилл легко возвращает себе свое оружие и убивает Астеропея.

Источник силы
Наиболее известным моментом в истории почитания копья можно считать 333 год до нашей эры, когда Александр Македонский, проведя отряд своих наиболее отважных воинов по берегу моря вдоль подножия Таврских гор, вошел в Фаселис (или, как его именовали греческие историки, Фаселиду). Существует версия, что Александр задержался в городе специально, чтобы поклониться «источнику силы» - копью, находившемуся в главном городском храме. С благоговением взяв реликвию в руки, Александр отправился дальше - на покорение Малой Азии и Египта, в чем и преуспел.

Смерть Ахилла
Во II веке (то есть через 500 лет после македонского царя) греческий историк Павсаний также посетил Фаселиду и поместил в свою книгу «Описание Эллады» (раздел 3) упоминание о том, что лично видел легендарное копье: «А что в героические времена оружие вообще все было медное, свидетелем этого является Гомер в тех стихах, где он описывает секиру Писандра и копье Мериона. И с другой стороны, это подтверждается копьем Ахилла, хранящимся в Фаселиде в храме Афины, и мечом Мемнона, находящимся в Никомедии в храме Асклепия: у копья острие и нижняя часть сделаны из меди, а меч вообще весь медный. Я это видал, я знаю, что это так».

Следует добавить, что Фаселис, удобно расположенный на дороге с греческих островов на юго-западное побережье Малой Азии, был колонией жителей Родоса, основанной в VII веке до нашей эры. Город пережил несколько периодов расцвета, пока в XII веке не был разрушен землетрясениями. На его месте возник поселок рыбаков и пиратов.

После присоединения этой части побережья Средиземного моря к Османской империи ситуация не изменилась. Удобные гавани Фаселиса (всего их три) притягивали к себе различных искателей приключений. Слава об этом месте ходила дурная, и капитаны торговых судов не отваживались приставать, а тем более задерживаться напротив развалин.

В поисках храма Афины
Лишь в 1980 году Министерство культуры Турции решило восстановить то, что еще уцелело на месте Фаселиса. Были откопаны и реконструированы акведук, театр, остатки храмов, главная улица, бани, найдены фундаменты жилых домов. Однако храм Афины до сих пор не обнаружен. Турецкие ученые спорят по поводу того места, где именно он мог находиться. Их мнения совпадают только в одном: разумеется, по античному обыкновению, он должен был (как, например, в древних Афинах) располагаться на акрополе. Проблема заключается в следующем: акрополь (или то, что им когда-то было) в Фаселисе очень невысок - это холм, который поднимается над морем всего на 15-20 метров. Его недра пока не изучены, и развалины храма остаются лежать в земле. Однако в 2012 году началась новая фаза археологических исследований, которые почти каждый год приносят ученым новые находки. Возможно, обнаружение античного святилища - вопрос ближайшего времени. И кто знает, не будет ли среди камней, обрушившихся в результате одного из землетрясений, найден и легендарный ясень с медным наконечником? По всей видимости, он остался именно там, в храме, где его с трепетом держал в руках выдающийся македонский полководец, покоритель половины мира. Вероятнее всего, в спешке покидая город во время землетрясения, жители просто не успели спасти реликвию. Как бы то ни было, ясно одно: подобная находка станет выдающимся событием в мире современной археологии, и еще раз подтвердит, что тексты гомеровских поэм, как исторические свидетельства, заслуживают бесспорного доверия.

Жертва стрелы Париса
Бог-кузнец Гефест подарил Ахиллу замечательные доспехи. Сразив Гектора ударом копья, тот 12 дней глумился над его телом поблизости от могилы своего любимца Патрокла. Его мать Фетида с трудом смогла убедить сына отдать останки Гектора троянцам для проведения погребального обряда - священного долга живых по отношению к мертвым. Вернувшись на поле брани, Ахилл развернулся во всю силу - он валил врагов налево-направо. Но его собственная жизнь тоже подходила к концу. Стрела Париса, направленная Аполлоном, нанесла Ахиллу смертельную рану в пятку - единственное уязвимое место на теле героя. Это и стало причиной гибели доблестного и самонадеянного Ахилла, который был образцом для великого Александра Македонского.